Путевые заметки

РЕКА И ЖИЗНЬ

Осень — пора подведения итогов походов и экспедиций. Была и у нас в августе экспедиция: на лодках мы прошли реку Воронеж. «Она всё ещё хороша…» — сказал о реке, беседуя снами, житель села Кузьминки Савелий Васильевич.

Наш первый лагерь — у Дальнего. Прогнулись — над водой молочный туман. Два пастуха, один с лодки, друтой с берега, ловят плотву; чуть в стороне в воде стоит
цапля, караулит лягушек. В деревеньке поют петухи.

Старуха ведёт на берег телёнка. А над палатками воздушный бой: сокол подстерёг ласточку, но не сбил с первого раза, повторяет атаки — взмывает и падает вниз…

Вверх от Дальнего река показалась нам райским местом, непочатым, не тронутым человеком. Над водой, над цветами кувшинок висели стрекозы. Изумрудными челночками проносились над гладью плёсов рыбаки-зимородки. Дубовый лес плотной и страшноватой стеной обступал реку. Правый высокий берег почти везде покрыт дубняком. Это тот самый дорогой корабельный лес, на котором царь Пётр остановил взгляд, выбирая место для первой российской верфи. 

Выбираясь из леса, река повсюду тощает. Обширные, полноводные и бездонные, кажется, плёсы превращаются вдруг в неширокий и неглубокий поток, выющийся по лугам. Река и тут хороша. Камыш, осока, рогоз ресницами обрамляют прихотливую ленту воды. Тут видишь: река обжита. Копёнки сена на берегу. Брод-переезд. Коровы. Гуси. Мальчишки с удочками. На буграх цепочки приземистых изб.

В этих местах особо чувствуешь живительную необходимость воды на земле. Видишь, как все живое укрепляется возле воды. Река, петляя, отдавала свою благодать рассыпанным по равнине домам, рощицам, водопоям, гусиным затонам, мокрым лужкам, синевшей в пойме капусте. Радуясь этим извивам воды, мы вспоминали ретивых любителей «выпрямлять реки». Почти всегда спрямить реку — это значит обворовать землю… Левый берег, как правило, низок. Растут тут чёрный ольшаник, осина, ивы, черёмуха, а на песчаных сухих возвышениях — сосны.

Где-то после Рамони чувствуешь набухание реки.  Течение становится еле заметным и потом совсем пропадает. Вода подёрнута ряской, как в старом озере.
У села Чертовицкого река покидает привычные берега, реки уже нет — разлив воды, похожий на половодье. Летают чайки. Пучки травы выдают мелководья. Для
лодок обозначен фарватер. Это место рекой уже не зовут. Это «море», образованное плотиной. Считать ли благом эти «моря» — дело спорное. Бесспорно одно: это
была неизбежность. Отощавшая река не могла уже напоить огромный индустриальный Воронеж.

Селения на реке… Они почти все стоят на буграх правого берега. Селения тут зарождались сторожевыми постами. По реке проходила граница Русского государства с «дикой степью». С весны, «как только молодая трава могла прокормить татарских коней», ожидали набегов. День и ночь на вышках дежурили сторожа. Конское ржание, топот копыт, огни костров — и подымалась тревога. Рядом с вышкой всегда стоял осёдланный конь. И если опасность была особенно велика, спешно оповещалась вся «сторожевая черта» — наблюдатель пускал стрелу с горящей паклей в бочку смолы, стоявшую тоже на вышке. Сейчас же соседний пост поджигал свою бочку, за ним ещё… Так работал огненный «телеграф». Звонили колокола, палили пушки. Люди с полей и из леса спешили укрыться в городках-крепостях, а войско вовремя выступало навстречу налётчикам. Вышка в Вертячьем удивительно напоминала древний сторожевой пост. Сбитая из дубовых стволов, приземистая, прочная, она стояла на самой высокой точке бугра. Мы поднялись к вышке, спросили у сидевшего на ней человека, можно ли влезть.  На многие километры открывалась земля с этой вышки. Река внизу, а далее лес, блёстки озёр, поляны, равнина лугов, опять размытый синевой лес. И опять река.

(В. Песков, В. Дёжкин)